+7 (495) 789-35-91 - сеть магазинов
+7 (495) 648-17-68 - интернет-магазин

Елена Холмогорова: «Меня беспокоит массированное наступление пошлости»


Поделиться:

– Трудно ли совмещать редакторскую и писательскую деятельность? Не тонет ли в многоголосии авторов Ваш собственный голос?

– Я считаю, что в идеале редактор не должен заниматься литературным творчеством. И как прозаика я себя очень долго сдерживала. Но потом «прорвалось». Конечно, это тяжелое дело – одновременно писать и редактировать. Ведь любой автор может мне сказать: «Вот вы мне тычете на какие-то недочеты, а сами?». Кроме того, пока ты работаешь с чужим текстом, ты, естественно, в стилистике автора и плывешь. По-другому невозможно. Но потом появляется способность отрешиться от этих влияний.

– Как эксперт престижного литературного конкурса Вы готовы рекомендовать или, наоборот, не рекомендовать свою собственную книгу – спорить, убеждать и тому подобное?

– Мне кажется, что моя проза в принципе относится к типу «непремиальной». Я не вижу премии, которая могла бы заинтересоваться тем, что в советскую пору определялось критикой ругательным словом «мелкотемье». И это огорчает, поскольку у нее есть свой читатель, причем достаточно взыскательный.

– В каком сейчас положении находятся легендарные толстые журналы? На подъеме они или на грани выживания? Кто их сейчас читает? Есть ли среди читателей молодежь?

– Молодежь среди наших читателей есть. В первую очередь, благодаря тому, что журналы выкладываются в сети. Что касается «подъема» и «грани выживания», оба эти тезиса верны. Потому что финансово «толстяки» на грани выживания, а интеллектуально, по качеству контента, по востребованности – на подъеме. В этом я абсолютно не сомневаюсь. Говорить об упадке «толстых журналов» нельзя.

Иногда говорят, что русская литература в наши дни переживает «Второй Серебряный век», поскольку появляется большое количество очень интересных поэтов и прозаиков. Так ли это?

– Хотя поэзия не входит в сферу моих узкопрофессиональных интересов, я пристально слежу за творчеством наших поэтов, много читаю, хожу на поэтические вечера. Абсолютно уверена, что она действительно находится на подъеме. Проза тоже отличается высоким качеством. Еще хочу отметить неуменьшающийся и даже растущий интерес людей к обучению литературному мастерству. Вот это поразительно!

– Неужели? Как правило, начинающие авторы считают себя уже большими сформировавшимися писателями, обладающими даром от рождения.

– Вот вы и ошибаетесь! Я преподаю в CWS – Школе литературного мастерства, созданной Майей Кучерской. Желающих обучаться там – очень много. Кстати, в этом году в Высшей школе экономики открылась магистратура по курсу «Литературное мастерство». Мне рассказывали, что самый большой конкурс в магистратуру ВШЭ был на специальность «Корпоративный юрист», а на втором месте по количеству поданных заявок – «Литературное мастерство». При этом молодые люди прекрасно понимают, что литература – не та профессия, которая прокормит.

– Но ведь современная жизнь дает для самовыражения уникальные форматы, связанные и с компьютерными технологиями и с новыми гаджетами. Чем же именно литература, в каком-то смысле архаичный вид искусства, привлекает?

– Многие пишущие люди используют Интернет как средство, как площадку. И суть писательства от формы не меняется. Это примерно та же дилемма, которая возникает во время разговора о бумажных и электронных книжках: в каком виде читать? В каком виде писать и публиковать? Однако важнее всего не как, а что, то есть собственно текст, контент. И эта тема не теряет своей актуальности.

– В журнале «Знамя», с которым Вы сотрудничаете, состоялась первая крупная литературная публикация Виктора Пелевина. А Вам приходилось «открывать» прозаиков, ставших впоследствии очень востребованными?

– Мы с Виктором Олеговичем (Пелевиным. – Ред.) вместе работали, «делали», в частности, роман «Чапаев и Пустота». Да, у меня есть несколько, так сказать, редакторских гордостей. Например, Михаил Шишкин. Помню, пришел такой робкий, стеснительный учитель немецкого языка и принес рассказ «Урок каллиграфии». Мы тут же этот рассказ напечатали. Потом попросили еще что-нибудь показать. И он принес нам «Записки Ларионова», которые потом вышли под более ярким, как мне кажется, названием «Всех ожидает одна ночь». Олег Ермаков со своими «Афганскими рассказами» начинал в «Знамени». Многих авторов можно вспомнить. И это большое счастье – открывать новых писателей. Сейчас уже не бывает таких классических папочек с завязками, но все равно мысленно их развязываю и приступаю к чтению новой рукописи с надеждой, что увижу, как «новый Гоголь родился». И я всегда говорю недоверчивым начинающим авторам: «Когда вы пишете, что никогда раньше не публиковались, – это преимущество, а не недостаток, потому что для редактора свежее имя –  подарок судьбы».

– Не забывают ли Вас «лавроносцы», вышедшие из Вашей «редакторской папки»? Бывает ли Вам обидно, что Ваши открытия достаются другим?

– Обидно бывает. Особенно в последнее время. Потому что выходит журнал и практически встык с ним выходит книга. Журнальная публикация иногда не успевает стать настоящим событием, и некоторые авторы очень быстро забывают, с чего начали. В итоге лавры достаются писателям и книжным издателям. Но все-таки благодарных авторов тоже много.

– Вы называете себя «неудавшимся музыкантом». И название романа у Вас музыкальное. Нет ли у Вас ощущения, что выразительные возможности музыки выше выразительных возможностей литературы?

– Да, на мой взгляд, музыка стоит выше всех иных искусств. Как у Пушкина, «одной любви музыка уступает». В определенный момент я бросила учиться игре на фортепиано из-за «немузыкальной руки». Да и абсолютного слуха у меня нет. Но выросла-то я в музыкальной семье, «под роялем», а потому свою жизнь без музыки не представляю. А когда я начала заниматься литературой, у меня невольно многое стало принимать музыкальную форму, и к своим сочинениям я часто «прикрепляю» музыкальные жанры: реквием, элегия, пастораль, вариации. И, вот, недавно я перешла к симфоническому формату, написав роман-партитуру «Чтение с листа».

– Ну и если уж продолжить проводить аналогии с музыкой, произведение какого композитора ближе всего Вашему новому роману? Наверно, Антонио Вивальди и Петра Ильича Чайковского, которые упоминаются в тексте?

– Ну, упоминаются они скорее формально. Кстати, они оба не относятся к числу моих любимых композиторов. Но ваш вопрос застал меня врасплох! Я как-то о доминирующем композиторе и не думала. А скорее заботилась о многоголосном звучании текста.

– Какой смысл вложен в название «Чтение с листа»? Героиня не создает свою жизнь, не пишет, а как бы проигрывает по нотам, уже написанным судьбой?

– Метафора довольно нехитрая: ноты не нами написаны, а самой жизнью, роком, Господом Богом, кто как себе этого «композитора» представляет. И играем мы без репетиций, действительно, читаем с листа. Но человек все равно имеет некоторую, пусть и ограниченную, свободу воли. И эта свобода воли дает шанс попробовать пойти дальше репетиций. Да, жизнь проходит без возможности повторения, без возможности исправления. Так она устроена. Учительница музыки моей героини, списанная отчасти с моей учительницы музыки, просто раскрывает девочке эту истину.

– А возможность что-то менять и меняться дается человеку только в молодости или ему предоставляются шансы всю жизнь? Ну, если не получилось пожить в этом направлении, можно ли попробовать пожить в другом?

– У меня была такая книжечка «Признаки жизни», написанная, кстати, в форме вариаций. Один из признаков жизни, описанный в ней, – будущее. Эта книга заканчивается так: «Пока человек жив, у него есть будущее. Будущее – главный признак жизни». Годы идут, а я в этом все больше и больше убеждаюсь. Единственный ограничитель – это физическое здоровье, которое тоже можно начинать поддерживать не в самом молодом возрасте. Не обязательно начинать жизнь заново. Некоторые психологи говорят так: «Сегодня первый день твоей оставшейся жизни». Эта логика очень проста: «Начни сегодня, если ты хочешь что-то начать».

– Сейчас очень часто приходится слышать выражение «человек с активной жизненной позицией». Героиня «Чтения с листа» – «человек с пассивной жизненной позицией». Но именно она, пассивная, спасает от большой беды своего активного сына. Может быть, в наше время как раз не хватает людей с пассивной жизненной позицией, которые больше репетируют, чем действуют?

– Я так не думаю. Она, безусловно, плывет по течению. Но это, конечно, тоже позиция, хоть и слабая. Я не очень люблю это словосочетание «жизненная позиция». Оно мне представляется немного лобовым. Мне кажется, гораздо важнее другие вещи – презумпция добра, презумпция честности, то есть базовые человеческие ценности. Думаю, что противостоять жесткости окружающего мира можно только активным утверждением этих ценностей. Меня, например, очень беспокоит массированное наступление пошлости. Во всех сферах. И ей надо противостоять. А противостоять ей можно только утверждением чистых ценностей. Вот это мне кажется страшно важным. Важнее всякой жизненной позиции, важнее активности или пассивности. И еще: человек обязан (хотя избегаю таких категоричных слов) задумываться о смысле своей жизни. Мне кажется, что если эта способность не утрачена, то, по крайней мере, сильно редуцирована.

– Сегодня наше общество крайне политизировано. Каждый день происходят какие-то немыслимые информационные выплески, делаются ошарашивающие заявления. А Ваша проза оказывается вне этого контекста. В ней лишь мельком упоминаются некоторые недавние исторические события. Это намеренная позиция?

– Это – позиция моей героини, которая совершенно с моей позицией не совпадает. Я написала книгу об одной частной жизни, действительно достаточно удаленной от общественной. Героиня находилась вне «актуальности», пока не появился страх призыва ее единственного сына в армию в период разгара Чеченской войны. Пока общественные проблемы не касались ее лично, она об этом не задумывалась. Таких людей достаточно много.

– Вопреки канонам так называемой жэпэ, женской прозы, в Вашем романе нет откровенных мелодраматических линий. Тем не менее, многие читательницы любят сказки со счастливым концом. Вам самой не хочется порой написать или почитать что-нибудь ванильно-сказочное про «принцев», «красавиц и чудовищ», «золушек» и «гадких утят»?

– Нет, почитать не хочется. Но меня уже упрекали в том, что мои герои не переживают каких-то сильных страстей. Ну, понимаете, ведь если что-то в жизни происходит такое невероятное, мы говорим: «Ну, это прямо, как в романе!». А если мы читаем про роковые страсти в книге, то говорим: «Ну, в жизни так не бывает». Есть такое противоречие: мы ждем от жизни одного, а от книг немного другого. В частности от книг, в центре которых находится женская судьба. Но ведь далеко не в каждой женской судьбе есть сильные страсти. Более того, я думаю, что если как следует «разговорить» женщину, может выясниться, что многие придумывают себе эти страсти. Жизнь без них вроде бы пуста. А она не пуста! Да, жизнь моей героини имеет намеренно плавное течение, свободное от страстей, свободное от внешнего мира и в каком-то смысле свободное от внутреннего глубокого мира. Это такая странная героиня, немного усредненная… Может быть, одна из главных моих целей заключалась в том, чтобы показать: в этом плавном течении жизни на самом деле присутствуют мелкие, но очень ощутимые точечные уколы. Заметит их героиня или нет?

– Есть ли у главной героини, тихой одинокой москвички, не хватающей звезд с неба, свой прототип?

– Нет. Ну, какие-то близкие мне люди могут обнаружить в тексте знакомые эпизоды. Без использования окружающих реалий писатель не работает: у него все идет в дело. Но в данном случае моя героиня – это полностью собирательный придуманный образ. А прототипы ходят где-то среди нас. И в большом количестве, я думаю.

– Не могли бы Вы сказать пару слов о своих литературных предпочтениях?

– Мне легче назвать самые любимые книги. Как это ни банально – «Анна Каренина», которую перечитываю едва ли не ежегодно, «Волшебная гора» Томаса Манна, «Робинзон Крузо», культовые книги моей юности – «Игра в бисер» и «Колыбель для кошки». И конечно, поэзия. Без нее не проходит ни одного дня. И еще одно важное обстоятельство. Редактор в известной степени влюбляется в каждую книгу, которую он редактирует. Это – компонент профессии. Если тебе нравится то, что ты редактируешь, ты превращаешься не в соавтора, конечно, это сильно сказано, но как бы становишься в авторскую позицию, оказываешься внутри текста. И поэтому я люблю очень многие книги, которые редактировала. Они мне родные. А родных мы любим. Даже если они немного кособоки и кривобоки. Я считаю, что у нас замечательная современная проза.

Беседовал Владимир Гуга

Источник: Журнал «ЧИТАЕМ ВМЕСТЕ. Навигатор в мире книг», № 2, 2018,

http://chitaem-vmeste.ru/interviews/elena-holmogorova-menya-bespokoit-massirovannoe-nastuplenie-poshlosti/

ждите...
ждите...